Первая сказка - Страница 31

Чужие мысли захлестнули сознание Та-та. Картинки наплывали одна на другую, безнадежно запутываясь и сливаясь в нелепые бессмысленные химеры. Усилием воли он отогнал их. В такой толпе способность видеть мысли оказалась бесполезной.

Та-та успел заметить изменение обстановки: кто-то поставил в каменную нишу в стене пещеры закопченный череп Отца. Мерцающие языки пламени освещали его снизу, придавая и без того страшноватому предмету еще более жуткий вид. Та-та невольно вздрогнул, впрочем, он не мог отрицать, что этот череп, несомненно, будет способствовать благополучию Семьи и мощи Аа.

Во внутреннюю пещеру ввалился запыхавшийся Но-та с тушей кабана. Кабан был встречен восторженными криками.

— Ма! Ва! — орали проголодавшиеся люди.

— Та-та да ма! — восхищенно произнесла Ма-ма, и ее голос, спокойный и сильный, перекрыл все остальные. И тут один из подростков, вальяжно растянувшийся на обрывке шкуры у самого очага, протянул лениво:

— Ом да ма.

Та-та почувствовал, как волосы вздыбились у него на загривке. Он был рассержен и огорчен таким поведением своих соплеменников. Едва научившись произносить слова, они уже использовали их на свой лад и совершенно неподобающим образом.

«Все мы медведи!» Это надо же! Та-та начинал понимать, какую они с Ма-ма совершили ошибку, дав слишком много воли этим людям и приравняв их таким образом к себе. Вглядываясь в галдящую толпу у костра, Та-та все больше убеждался в этом. Две матери обгладывали медвежьи кости. Они ели без его позволения и нимало не смущались этим. У-та, молодой длиннорукий брат, открыто приставал к толстозадой сестре; оба были настолько увлечены друг другом, что не обращали на Отца никакого внимания.

Та-та подбросил веток в угасающий костер и сел на пол.

— Ом-аа, — бормотал он себе под нос, так, чтобы никто его не услышал. — Хо аа! Подскажи мне, что делать!

Та-та размахивает дубиной прежнего Отца. Молодые братья в ужасе разбегаются по углам пещеры. Но вот дубина вспыхивает ослепительным пламенем, огонь заполняет помещение, и все исчезает.

Легче всего было вернуться к тому положению вещей, которое существовало во все времена. Силой заставить людей подчиниться. Стать таким же Отцом, как тот, кого они вчера съели. Но великий Аа не желал этого.

Все молодые братья похожи на старого Отца. Вдруг фигуры братьев вспыхивают; огненные языки лижут их плечи и волосы, затем сливаются в один сияющий круг. А у братьев снова появляются их собственные лица.

Наконец-то Та-та понял все. Молодые братья, да и женщины тоже, сожрав Отца и дав волю своим долго сдерживаемым желаниям, возомнили себя — все без исключения — полноправными Отцами. Но тут-то они ошибались! В Семье не было больше Отца-человека, как не было медведя — Дарующего Жизнь. Отцом для них отныне был Ом-аа, неугасимое пламя. Ему они отдали свою силу, он поглотил их ТА, подобно тому как прежний Отец лишил мужской силы Калеку. Ом-аа собрал в себе всю мощь Отца, медведя, Та-та и всех юношей и подростков Семьи. Значит, теперь все женщины племени и вся еда принадлежат ему, и каждый, кто посягнет на права огненного бога, будет жестоко наказан.

Та-та сурово оглядел своих сородичей. Как ему передать им свое знание? Как объяснить им новый закон, по которому они должны теперь жить?

И Ом-аа пришел на помощь своему верному сыну, предоставив ему возможность донести до людей свое слово.

Длиннорукий У-та крепко обнял трепещущую от страсти сестру и попытался соединиться с ней. Внезапная невыносимая боль исказила его лицо, и юноша с криком отстранился от женщины. Свежая рана на его звере открылась, и кровь потекла на камни.

Та-та вскочил на ноги и выпрямился во весь рост. Пламя освещало его стройное тело, черный медвежий мех поблескивал на его плечах.

— Хо! — выкрикнул он властно и громко, и все мгновенно затихли, напуганные грозным видом вождя. Прислушиваясь к его словам, они видели только его мысли, которые в этот момент были настолько сильны, что вытеснили из их сознания все прочие образы.

— Ом-аа ва! — говорил Сероглазый, простирая руку к огню. — Ом-аа ва та! Огненный Дух — наш Отец! Ом-аа ма та! Он поглотил вашу силу! Ом у! Мы все — ничто перед ним! Ом но! Мы отныне не смеем соединять свои тела. Аа но та! Иначе великий Дух лишит вас силы. Ом но-та! И все вы будете подобны калеке. Та-та да ма! Я же был, есть и буду могучим медведем, которому все вы будете подчиняться!

На этом Та-та закончил свою речь и перевел дыхание. Все молчали, понурив головы. Никто не осмелился возразить ему. Огненный бог торжествовал победу.

* * *

Кабана им хватило на три дня, в течение которых люди выходили из пещеры лишь затем, чтобы утолить жажду или принести дров. Право первым начинать трапезу теперь всецело принадлежало огню. Он выпивал кровь и съедал то, что ему нравилось: шерсть и жир, а все остальное делал вкусным и мягким, заботясь о своей Семье. Огонь любил, когда его кормили кабаньим жиром: растопленное сало, шипя, растекалось по горящим головням, и пламя тут же вспыхивало ярче и принималось весело потрескивать.

Затем Та-та выхватывал из костра поджаренное мясо и ел сам. Только после этого он кормил остальных. Правда, тут уж очередность не соблюдалась; более того, Та-та не позволял мужчинам отнимать лучшие куски у детей и женщин.

Никто больше не смел перечить вождю, все его приказы немедленно выполнялись. Люди уже знали, что Та-та убил пещерного медведя, они помнили и его победу над Отцом; принесенный кабан убедил всех в том, что Сероглазый действительно стал Дарующим Жизнь. Но Та-та, в отличие от старого Отца, ни в ком не вызывал ни страха, ни ненависти. Он никого не бил и не притеснял; возрожденный запрет физической близости между соплеменниками исходил не от него, а от огненного Духа, перед которым все они были всё равно что калеки — но-та. Все, кто еще сомневался в этом, могли убедиться на собственной шкуре, насколько опасно противиться воле Аа. Едва только кто-то из мужчин, улучив минуту, когда Та-та его не видел, пытался сблизиться с женщиной, его свежие раны открывались и невыносимая боль мгновенно вытесняла все запретные желания. В результате непокорные гораздо дольше промучились с опухшими, воспаленными ТА, чем те, кто сразу подчинился божественной воле.